Он молится. Воздеть его сейчас!
Я это сделаю. И, стало быть,
он попадет на Небеса, и я
отмщен. А так ли? Поглядим на это…
Злодей убил отца, за что я, сын
единственный его, злодея шлю
на Небо.
Так это ведь платеж, а не расплата!
Неряшливо отца он взял врасплох,
когда тот был пресыщен, полон хлеба,
и весь грехами прошлого увит,
цветущими, подобно маю, буйно, –
кто знает, как в Раю на то посмотрят…
Из наших же земных соображений,
за это взыск. И буду ль я отмщен,
свершив свою расправу в то мгновенье,
когда он изливает Богу душу
и приготовился к дороге в вечность?
Нет.
Стой, шпага, стой, дождись его злодейства!
Когда он пьяный спит, или свиреп,
или в кровосмесительных утехах,
за бранью, за игрой иль за деяньем
каким-нибудь без привкуса спасенья –
тогда его ты опрокинь, чтоб он,
своими пятками ударив Небо,
свалился в черный, проклятущий Ад,
такой же, как его душа.
Твое лекарство не для облегченья,
оно лишь продлевает дни мученья.
Слова парят, а думы не взлетают.
Бездумных слов в Раю не принимают.